– Ходишь, куда хочешь, распоряжаешься, как хочешь! Разве это все? И в этом вся твоя свобода? Уж очень ты веселая, у тебя есть что-то, кроме свободы!
– Ваше величество, вы обещали сами начать откровенный разговор.
– Опять «ваше величество»! Послушай, Анриетта, мы поссоримся! Разве ты забыла наш уговор?
– Нет. «Я ваша покорная служанка на людях и я же твоя безрассудная подруга с глазу на глаз». Не так ли? Не так ли, Маргарита?
– Вот, вот! – с улыбкой ответила королева.
– Никаких родовых споров, никакого коварства в любви; все честно, благородно, откровенно; словом, оборонительный и наступательный союз, имеющий единственную цель: искать и ловить некую мимолетность, которая называется счастьем, если оно нам встретится.
– Прекрасно, дорогая герцогиня! Именно так! И в знак возобновления нашего договора поцелуй меня.
И две прелестные женщины, одна бледная, охваченная грустью, другая румяная, белокурая и смеющаяся, изящно склонили друг к Другу свои головки и так же крепко соединили свои губки, как и мысли.
– Так, значит, есть что-то новенькое? – спросила герцогиня, с жадным любопытством глядя на Маргариту.
– Разве мало нового произошло за последние два дня?
– Я говорю не о политике, а о любви! Когда нам будет столько лет, сколько королеве Екатерине, твоей матушке, тогда и мы займемся политикой. Но нам, прекрасная моя королева, по двадцати, – так поговорим о другом. Слушай, ты замужем по-настоящему?
– За кем? – со смехом спросила Маргарита.
– Ох, ты меня успокоила.
– А знаешь, Анриетта, то, что успокоило тебя, приводит в ужас меня. Мне придется выйти замуж.
– Когда же?
– Завтра.
– Вот так так! Правда? Бедная подружка! А так ли уж это необходимо?
– Совершенно необходимо.
– Черт побери, как говорит один мой знакомый! Это очень грустно.
– У тебя есть знакомый, который говорит «черт побери»? – со смехом спросила Маргарита.
– Да – А кто он такой?
– Ты все расспрашиваешь меня, а ведь рассказывать должна ты. Кончай свой рассказ, и тогда начну я.
– В двух словах дело обстоит так: король Наваррский влюблен в другую, а мной обладать не желает. Я ни в кого не влюблена, но не хочу принадлежать и ему. А между тем мы должны изменить наши отношения или, по крайней мере, сделать вид, что мы их изменили сегодня ночью.
– Подумаешь! Измени свое отношение к нему и можешь не сомневаться, что он переменит свое отношение к тебе!
– Так-то оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.
– Надеюсь, только по отношению к мужу?
– Анриетта, меня мучит совесть.
– В каком смысле?
– В смысле религии. Для тебя имеет значение вероисповедание?
– В политике?
– Да, конечно.
– А в любви?
– Милый друг, в любви мы, женщины, совершеннейшие язычницы и потому допускаем любые секты и поклоняемся нескольким богам.
– В одном-едином, не так ли?
– Да, да, – ответила герцогиня с чувственным огоньком в глазах, – в том боге, у которого на глазах повязка, на боку колчан, за спиной крылья и которого зовут Амур, Эрот, Купидон. Черт побери! Да здравствует служение ему!
– Однако у тебя весьма своеобразный способ служения ему: ты швыряешь камни в головы гугенотов!
– Будем поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах пошляка!
– Пошляка?! Но, если память мне не изменяет, тебя расхваливал мой брат Карл?
– Твой брат Карл, Маргарита, страстный охотник, целыми днями трубит в рог и от этого очень похудел... Я не принимаю похвал даже от него. Кроме того, я же ответила твоему брату Карлу... Разве ты не слышала?
– Нет, ты говорила слишком тихо.
– Тем лучше, мне придется больше рассказывать тебе... Ах да! Маргарита! А каков конец твоей исповеди?
– Дело в том... в том...
– В чем?
– В том, что если твой камень, о котором говорил брат мой Карл, имел, так сказать, историческое значение, то уж лучше я на этом и кончу, – со смехом ответила королева.
– Все ясно! – воскликнула Анриетта. – Твой избранник – гугенот! Тогда, чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе, что в следующий раз возьму себе в любовники гугенота.
– Ага! Как видно, на этот раз ты взяла католика?
– Черт побери! – воскликнула герцогиня.
– Хорошо, хорошо! Все понятно.
– А что представляет собой наш гугенот?
– Это не избранник; этот молодой человек для меня ничто и, вероятно, никогда ничем и не станет.
– Но это не причина, чтобы не рассказать мне о нем; ведь ты же знаешь, как я любопытна! Так что же он собой представляет?
– Это несчастный молодой человек, красивый, как Нисос Бенвенуто Челлини; он спрятался у меня, спасаясь от убийц.
– Ха-ха-ха! А ты сама не поманила его пальчиком?
– Бедный юноша!.. Не смейся, Анриетта, – в эту минуту он все еще между жизнью и смертью.
– Он болен?
– Тяжело ранен.
– Но раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?
– Я прячу его у себя в кабинете и хочу спасти.
– Он красив, он молод, он ранен; ты прячешь его у себя в кабинете, ты хочешь его спасти; что ж, в таком случае твой гугенот будет весьма неблагодарным человеком, если не проявит большой признательности!
– Он уже ее проявляет; боюсь только... что больше, чем мне хотелось бы.
– А этот несчастный молодой человек... тебя интересует?
– Только... только из сострадания.
– Ох уж это сострадание! Бедняжка королева! Эта-то добродетель и губит нас, женщин!
– Да, ты понимаешь, ведь с минуты на минуту ко мне могут войти и король, и герцог Алансонский, и моя мать, и, наконец, мой муж!