– Так уславливайтесь, сударь, – отвечал герцог Алансонский. – А когда ответ?
Де Муи молча посмотрел на герцога и, видимо, решился.
– Ваше высочество! – сказал он. – Дайте мне руку; я должен быть уверен, что мне не грозит предательство, а для этого мне необходимо, чтобы рука французского принца коснулась моей руки.
Герцог Алансонский не только протянул руку, но и сам пожал руку де Муи.
– Теперь, ваше высочество, я спокоен, – сказал молодой гугенот. – Если нас предадут, я скажу, что вы тут ни при чем. Иначе, ваше высочество, сколь ни мала была бы ваша роль в этом предательстве, вы все равно были бы обесчещены.
– Почему вы, де Муи, говорите мне об этом, еще не сказав, когда я получу ответ ваших вождей?
– Потому, ваше высочество, что, спрашивая, когда вы получите ответ, вы одновременно спрашиваете и о месте, где находятся наши вожди. Ведь если я скажу вам: «Сегодня вечером», – вы будете знать, что они в Париже и что они скрываются.
С этими словами де Муи недоверчиво устремил свой пронизывающий взгляд в бегающие, лживые глаза молодого человека.
– Вижу, вижу, господин де Муи: ваши подозрения все еще не рассеялись, – заметил герцог. – Но для первого раза я и не имею права требовать от вас полного доверия. Позже вы лучше узнаете меня. Мы будем связаны общностью наших интересов, и таким образом ваше недоверие будет побеждено. Так вы говорите, сегодня вечером, господин де Муи?
– Да, ваше высочество, время не терпит. До вечера! Но будьте любезны сказать – где?
– Здесь, в Лувре, в этой комнате. Вам это удобно?
– В этой комнате кто-нибудь живет? – спросил де Муи, указывая на две кровати, стоявшие одна против другой.
– Два моих дворянина.
– Ваше высочество, по-моему, прийти в Лувр еще раз было бы с моей стороны неосторожно.
– Почему?
– Потому, что если вы меня узнали, то ведь и у других глаза могут оказаться такими, же зоркими, как у вашего высочества, и меня узнают. Но я все-таки приду в Лувр, если вы, ваше высочество, согласитесь дать мне то, о чем я вас попрошу.
– А именно?
– Охранную грамоту.
– Де Муи, если при вас найдут охранную грамоту, выданную мной, это погубит меня, но не спасет вас. Я могу быть вам полезен только при условии, что в глазах всех мы с вами люди, совершенно чуждые друг другу. Малейшее сношение с вами, если его докажут моей матери или моим братьям, будет стоить мне жизни. Таким образом, мои личные интересы будут служить вам защитой с той минуты, как я скомпрометирую себя сношениями с вождями вашей партии, подобно тому как и сейчас я компрометирую себя, разговаривая с вами. Свободный в своих действиях, сильный своей неразгаданностью, пока я непроницаем, я отвечаю вам за все, не забывайте этого. Итак, вновь призовите ваше мужество и, полагаясь на мое слово, смело идите на то, на что вы шли, не заручившись словом моего зятя. И сегодня же вечером приходите в Лувр.
– Но как я приду сюда? Я не могу рисковать, разгуливая по Лувру в этом костюме. Он хорош в подъезде да во дворе. А мой собственный костюм еще опаснее: здесь меня все знают, а он нисколько не изменяет мою внешность.
– Сейчас соображу, – сказал герцог. – Постойте, постойте... По-моему... Ага! Нашел!
Герцог окинул взглядом комнату, и глаза его остановились на парадном костюме Ла Моля, разложенном на постели, где лежали и великолепный, шитый золотом вишневый плащ, о котором мы уже упоминали, и берет с белым пером, с бордюром из серебряных и золотых маргариток, и, наконец, атласный, серый с золотом, камзол.
– Видите этот плащ, перо и камзол? – спросил герцог. – Это костюм одного из моих дворян, господина де Ла Моля; это щеголь высокого полета. Его костюм произвел при дворе фурор, и Ла Моля узнают в нем за сто шагов. Я дам вам адрес его портного; заплатите ему двойную цену, и к вечеру он сошьет вам такой же. Запомните имя? Де Ла Моль.
Едва герцог Алансонский успел дать этот совет, как в коридоре послышались шаги, приближавшиеся к двери, и вслед за тем в замочной скважине повернулся ключ.
– Эй! Кто там? – крикнул герцог, бросаясь к двери и задвигая задвижку.
– Странный вопрос, черт побери! – отвечал голос из-за двери. – Сами-то вы кто? Забавно, право: прихожу к себе домой, а меня спрашивают, кто там!
– Это вы, господин де Ла Моль?
– Конечно, я. А вот кто вы?
Пока Ла Моль выражал свое изумление по поводу того, что его комната оказалась занята, и пытался узнать, кто этот новый его сожитель, герцог Алансонский, одной рукой придерживая задвижку, а другой прикрывая замочную скважину, быстро повернулся к де Муи.
– Вы знакомы с Ла Молем? – спросил он.
– Нет, ваше высочество.
– И он вас не знает?
– Думаю, что нет.
– Тогда все благополучно. Но на всякий случай сделайте вид, что смотрите в окно.
Де Муи повиновался без возражений: Ла Моль начинал выходить из терпения и изо всех сил барабанил в дверь.
Герцог Алансонский бросил на де Муи последний взгляд и, убедившись, что тот стоит спиной, отворил дверь, – Ваше высочество, герцог! – воскликнул Ла Моль, от изумления делая шаг назад. – Простите, простите, ваше высочество!
– Пустяки, сударь. Мне понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человека.
– Пожалуйста, ваше высочество, пожалуйста. Но, умоляю вас, позвольте мне взять с постели мой плащ и шляпу: другой плащ и другую шляпу я потерял ночью на Гревской набережной – там на меня напали воры.
– В самом деле, сударь, вид у вас неважный, – с улыбкой сказал герцог, отдавая Ла Молю требуемые вещи. – Видно, вы имели дело с напористыми молодцами!
Как мы уже сказали, герцог отдал Ла Молю плащ и берет. Молодой человек поклонился и пошел переодеваться в переднюю, нимало не задумываясь над тем, что делал герцог в его комнате: так уж повелось в Лувре, что комнаты дворян, составлявших свиту принцев, служили принцам своего рода гостиными, где назначались всевозможные приемы.