– Смерть всем чертям! – воскликнул Карл. – Вы правы, матушка! Я что-нибудь соображу.
– Я помогу вам, брат мой! – вскричал герцог Алансонский.
– А я, – сказала Екатерина, развязывая черный шелковый поясок, который тройным кольцом обвивал ее талию и свешивался до колен двумя концами с кисточками, – я ухожу, но вместо себя я оставляю вот это. И она бросила свой поясок к ногам принцев.
– А-а! Понимаю, – воскликнул Карл.
– Так этот поясок... – заговорил герцог Алансонский, поднимая его с пола.
– ..и наказание и тайна, – торжествующе сказала Екатерина. – Но не мешало бы впутать в это дело и Генриха, – прибавила она и вышла.
– Черт возьми! Нет ничего легче! – сказал герцог Алансонский. – Как только мы скажем Генриху, что жена ему изменяет... – Обратившись к королю, он спросил:
– Итак, вы согласны с мнением матушки?
– Вполне! – ответил Карл, не подозревая, что всаживает тысячу кинжалов в сердце герцога. – Это рассердит Маргариту, зато обрадует Анрио.
Он позвал офицера своей стражи и приказал сообщить Генриху, что король просит его к себе, но тотчас передумал:
– Нет, не надо, я сам пойду к нему. А ты, Алансон, предупреди Анжу и Гиза.
Выйдя из своих покоев, он пошел но маленькой винтовой лестнице, по которой поднимались на третий этаж и которая вела к покоям Генриха.
Генрих, воспользовавшись короткой передышкой, которую он получил благодаря своей выдержке на допросе, забежал к г-же де Сов. Здесь он застал Ортона, уже совсем оправившегося от своего обморока. Ортон мог рассказать только то, что какие-то люди ворвались к нему и что их командир оглушил его, ударив эфесом шпаги. Участь Ортона никого тогда не беспокоила. Екатерина, увидав его распростертым на полу, подумала, что он убит.
Но Ортон пришел в себя как раз в промежуток времени между уходом королевы-матери и появлением командира ее охраны, которому было приказано очистить комнату, и нашел убежище у г-жи де Сов.
Генрих попросил Шарлотту приютить у себя юношу до получения вестей от де Муи, который не мог не написать ему из тех мест, где он скрывался. Тогда он отправит с Ортоном свой ответ де Муи и, таким образом, сможет рассчитывать не на одного, а на двух преданных ему людей.
Этот план был принят, и Генрих вернулся к себе; рассуждая сам с собой, он принялся ходить взад и вперед по комнате, как вдруг дверь отворилась и вошел король.
– Ваше величество! – воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.
– Собственной персоной... Честное слово, Анрио, ты отличный малый, я начинаю любить тебя все больше и больше.
– Ваше величество, вы слишком добры ко мне, – ответил Генрих.
– У тебя только один недостаток, Анрио.
– Какой? – спросил Генрих. – Может быть, вы, ваше величество, имеете в виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом вы не раз меня упрекали.
– Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом недостатке, а о другом.
– Если вы, ваше величество, объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, – отвечал Генрих, увидав по улыбке Карла, что он в хорошем расположении духа.
– Дело в том, что глаза у тебя хорошие, а видишь ты ими плохо.
– Может быть, государь, я, сам того не замечая, стал близорук?
– Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.
– Ах, вот оно что! – сказал Беарнец. – Но, быть может, это несчастье случается со мной, когда я закрываю глаза?
– Вот, вот! Именно так с тобой и случается, – сказал Карл. – Как бы то ни было, я их тебе открою.
– «И сказал Бог: да будет свет, и был свет». Вы, ваше величество, являетесь представителем Бога на земле, – следовательно, вы можете сотворить на земле то, что Бог творит на небе. Я слушаю.
– Когда вчера вечером Гиз сказал, что встретил твою жену с каким-то дамским угодником, ты не хотел верить!
– Государь, – отвечал Генрих, – как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна поступить столь опрометчиво?
– Когда же он сказал тебе, что твоя жена отправилась на улицу Клош-Персе, ты опять не поверил!
– Но как же я мог предполагать, что принцесса крови рискнет своим добрым именем?
– Когда мы осаждали дом на улице Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсиновым компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, неужели ты не видел там двух женщин и двух мужчин?
– Государь, я ничего не видел. Вы, ваше величество, наверно, помните, что в это время я допрашивал привратника.
– Да, но зато я, черт возьми, видел!
– А-а! Если вы, ваше величество, видели сами, тогда, конечно, дело другое!
– Да, я видел двух мужчин и двух женщин. И уж теперь я не сомневаюсь, что одной из этих женщин была Марго, а одним из мужчин – Ла Моль.
– Однако если Ла Моль был на улице Клош-Персе, значит, его не было здесь, – возразил Генрих.
– Нет, нет, здесь его не было, – согласился Карл. – Но сейчас дело не в том, кто был здесь, – это мы узнаем, когда болван Морвель сможет говорить или писать. Дело в том, что Марго тебя обманывает.
– Пустяки! Не верьте злым языкам, государь, – сказал Генрих.
– Говорят тебе, что ты не близорук, а просто слеп! Тысяча чертей! Поверь мне хоть раз в жизни, упрямец! Говорят тебе, что Марго тебя обманывает, и сегодня вечером мы задушим предмет ее любви!
Генрих подскочил от неожиданности и с изумлением посмотрел на шурина.
– Признайся, Генрих, что в глубине души ты не против этого. Марго, конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но, честное слово, тем хуже для нее. Я не хочу, чтобы ты страдал. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, – тут я закрываю глаза: Конде – мой враг, а ты – мой брат, больше того – мой друг.