Королева Марго - Страница 21

– Государь, одно слово, только одно слово! – настаивал герцог, невольно затрепетав от этого смеха, звучавшего демонически. – Один ваш знак – и все уже готово. У меня швейцарцы, у меня тысяча сто дворян, у меня рейтары, у меня горожане; у вашего величества – ваша личная охрана, ваши друзья, ваше католическое дворянство... Нас двадцать против одного.

– Так что ж, кузен, раз вы так сильны, какого черта вы приходите жужжать мне об этом в уши? Действуйте сами, действуйте сами!..

И король отвернулся к собакам.

Тут портьера приподнялась, и показалась Екатерина.

– Все хорошо, – шепнула она Гизу, – настаивайте, и он уступит.

Портьера опустилась, но Карл IX то ли не заметил этого, то ли сделал вид, что не заметил.

– Но я должен знать, – заметил герцог де Гиз, – угожу ли я вашему величеству, если сделаю то, что хочу сделать.

– Честное слово, кузен Генрих, вы пристаете ко мне с ножом к горлу, но я не поддамся, черт возьми! Разве я не король?

– Пока нет, государь, но завтра вы станете королем, если захотите.

– Ах, вот как! – подхватил Карл IX. – Значит, убьют и короля Наваррского, и принца Конде... у меня в Лувре!.. Фу!

И король еле слышно добавил:

– За его стенами – дело другое.

– Государь! – воскликнул герцог. – Сегодня вечером они идут кутить с вашим братом, герцогом Алансонским.

– Таванн, – сказал король с прекрасно разыгранным раздражением, – неужели вы не видите, что злите мою собаку? Идем, Актеон, идем!

Не желая больше слушать, Карл IX ушел к себе, оставив Таванна и герцога де Гиза почти в прежней неизвестности.

Другого рода сцена разыгралась вслед за этим у Екатерины, которая посоветовала герцогу де Гизу держаться твердо и вернулась в свои покои, где застала всех, кто обычно присутствовал при ее отходе ко сну.

Когда Екатерина вернулась к себе, лицо у нее было столь же веселым, сколь мрачным оно было, когда она шла к королю. Она с самым приветливым видом отпустила по очереди своих придворных дам и кавалеров, и вскоре у нее осталась одна королева Маргарита, которая сидела у открытого окна, погрузившись в глубокую задумчивость и глядя в небо.

Уже два или три раза, оставаясь наедине с дочерью, королева-мать приоткрывала рот, чтобы заговорить, и каждый раз мрачная мысль останавливала слова, готовые сорваться с ее губ.

В это время портьера приподнялась, и появился Генрих Наваррский.

Собачка проснулась, спрыгнула с кресла и подбежала к нему.

– Это вы, сын мой? – вздрогнув, спросила Екатерина. – Разве вы ужинаете в Лувре?

– Нет, – отвечал Генрих. – Герцог Алансонский, принц Конде и я идем шататься по городу. Я был почти уверен, что застану их здесь, любезничающих с вами.

Екатерина улыбнулась.

– Ну что ж, идите, идите, господа... Какие счастливцы мужчины, что могут ходить куда угодно!.. Правда, дочь моя? – спросила она.

– Да, правда; свобода так прекрасна и так заманчива! – ответила Маргарита.

– Вы хотите сказать, что я мешаю вам быть свободной? – сказал Генрих, склоняясь перед женой.

– Нет, я страдаю не за себя, а за положение женщины вообще.

– Сын мой, вы не увидитесь с адмиралом? – спросила Екатерина.

– Может быть, и увижусь.

– Зайдите к нему и подайте пример другим, а завтра расскажете мне, как его здоровье.

– Раз вы этого хотите, я, разумеется, зайду к нему.

– Я ничего не хочу... – заметила Екатерина. – Кто там еще?.. Не пускайте, не пускайте!

Генрих уже сделал шаг к двери, чтобы исполнить приказание Екатерины, но в это мгновение стенной ковер поднялся, и показалась белокурая головка г-жи де Сов.

– Ваше величество, это парфюмер Рене: вы приказали ему прийти.

Екатерина бросила быстрый, как молния, взгляд на Генриха».

Юный король слегка покраснел и почти тотчас же смертельно побледнел: он услышал имя убийцы своей матери. Поняв, что лицо выдает его волнение, он отошел к окну и прислонился к подоконнику.

Собачка зарычала.

В тот же миг вошли двое: тот, о ком доложили, и та, которая не нуждалась в докладе.

Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флаконы. Второй была герцогиня Лотарингская, старшая сестра Маргариты. Она вошла в потайную дверь, ведущую в кабинет короля, дрожа всем телом, бледная, как смерть. Герцогиня надеялась, что Екатерина, которая вместе с г-жой де Сов рассматривала содержимое ящика, принесенного Рене, не заметит ее, и села рядом с Маргаритой, около которой стоял король Наваррский, закрыв лицо руками, как человек, который старается прийти в себя после обморока.

Но Екатерина обернулась.

– Дочь моя, – обратилась она к Маргарите, – вы можете идти к себе. А вы, сын мой, – сказала она Генриху, – идите развлекаться в город.

Маргарита поднялась; Генрих стал к ней вполоборота.

Герцогиня Лотарингская схватила Маргариту за руку.

– Сестра, – заговорила она торопливым шепотом, – герцог де Гиз, который хочет спасти вам жизнь за то, что вы спасли его жизнь, просил передать вам, чтобы вы не уходили к себе, а остались здесь!

– Что вы сказали, Клод? – спросила Екатерина, оборачиваясь к дочери.

– Ничего, матушка.

– Вы что-то сказали Маргарите шепотом.

– Я только пожелала ей спокойной ночи и передала сердечный привет от герцогини Неверской.

– А где эта красавица герцогиня?

– У своего деверя, герцога де Гиза.

Екатерина подозрительно посмотрела на сестер и нахмурилась.

– Клод, подойдите ко мне! – приказала она дочери.