Королева Марго - Страница 22

К оглавлению

22

Клод повиновалась. Екатерина взяла ее за руку.

– Что вы ей сказали?.. Болтунья! – прошептала она, стиснув руку дочери так, что та вскрикнула.

Хотя Генрих ничего не слышал, от него не ускользнула пантомима королевы-матери, Клод и Маргариты.

– Окажите мне честь и разрешите поцеловать вам руку, – обратился он к жене.

Маргарита протянула ему дрожащую руку.

– Что она сказала? – прошептал Генрих, наклоняясь к руке жены.

– Чтобы я не выходила из Лувра. Ради Бога, не выходите и вы.

Это была молния, но при свете этой на мгновение вспыхнувшей молнии Генрих увидел целый заговор.

– Это еще не все, – сказала Маргарита, – вот письмо, которое привез вам один провансальский дворянин.

– Господин де Ла Моль?

– Да.

– Спасибо, – взяв письмо и спрятав его под камзолом, сказал Генрих.

Отойдя от растерянной жены, он положил руку на плечо флорентийца.

– Ну как идет ваша торговля, Рене? – спросил он.

– Неплохо, ваше величество, неплохо, – ответил отравитель со своей коварной улыбкой.

– Еще бы, когда состоишь поставщиком всех коронованных особ Франции и других стран, – сказал Генрих.

– Кроме короля Наваррского, – нагло ответил флорентиец.

– Вы правы, мэтр Рене, черт вас побери, – сказал Генрих, – но моя бедная мать, ваша покупательница, умирая, рекомендовала мне вас. Зайдите ко мне завтра или послезавтра и принесите ваши лучшие парфюмерные изделия.

– Это не вызовет косых взглядов, – с улыбкой заметила Екатерина, – ведь говорят, что...

– Что у меня карман тощий, – со смехом подхватил Генрих. – Кто вам сказал об этом, матушка? Марго?

– Нет, сын мой, госпожа де Сов, – отвечала Екатерина.

В эту минуту герцогиня Лотарингская, несмотря на все свои усилия, не смогла сдержаться и разрыдалась. Генрих Наваррский даже не обернулся.

– Сестра, что с вами? – воскликнула Маргарита и бросилась к Клод.

– Пустяки, пустяки, – сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, – у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.

Екатерина еще сильнее, чем в первый раз, сжав руку старшей дочери, обернулась к младшей.

– Марго, вы разве не слыхали, что я предложила вам идти к себе? Если этого недостаточно, я вам приказываю, – сказала она.

– Простите, – отвечала бледная, трепещущая Маргарита, – желаю вашему величеству доброй ночи.

– Надеюсь, что ваше пожелание исполнится. Спокойной ночи, спокойной ночи.

Маргарита напрасно старалась перехватить взгляд мужа – он даже не повернулся в ее сторону, и Маргарита вышла, едва держась на ногах.

Воцарилось минутное молчание; Екатерина устремила пристальный взгляд на герцогиню Лотарингскую, а та молча смотрела на мать, сжимая руки.

Генрих стоял к ним спиной, но следил за этой сценой в зеркале, делая вид, что помадит усы помадой, которую преподнес ему Рене.

– А вы, Генрих, разве не собираетесь уходить? – спросила Екатерина.

– Ах да! – воскликнул король Наваррский. – Честное слово, я совершенно забыл, что меня ждут герцог Алансонский и принц Конде! А все из-за этих изумительных духов – они одурманили меня и, сдается мне, отбили память. До свидания!

– До свидания! А завтра вы расскажете мне, как себя чувствует адмирал?

– Не премину. Ну, Фебея, что с тобой?

– Фебея! – сердито крикнула Екатерина.

– Отзовите ее, сударыня, она не хочет меня выпустить.

Королева-мать встала, взяла собачку за ошейник и держала ее, пока Генрих не вышел, а уходил он с таким спокойным и веселым лицом, как будто в глубине души не чувствовал, что над ним нависла смертельная опасность.

Собачка, отпущенная Екатериной Медичи, бросилась за ним, но дверь затворилась; тогда она просунула свою длинную мордочку под портьеру и протяжно, жалобно завыла.

– Теперь, Карлотта, – сказала Екатерина баронессе де Сов, – позовите герцога де Гиза и Таванна – они в моей молельне; вернитесь с ними и посидите с герцогиней Лотарингской: ей опять нехорошо.

Глава 7
НОЧЬ 24 АВГУСТА 1572 ГОДА

Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, – скудный, ибо в гостинице «Путеводная звезда» куры жарились только на вывеске, – Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:

– Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?

– По правде говоря, поспать мне очень хочется, сударь, – ведь ночью за мной могут прийти.

– И за мной тоже, – сказал Коконнас, – но я думаю, что лучше нам не ложиться и не заставлять ждать тех, кто пришлет за нами, а попросить карты и поиграть. Таким образом, когда за нами придут, мы будем готовы.

– Я с удовольствием принял бы ваше предложение, сударь, но для игры у меня слишком мало денег: в моем кошельке едва ли наберется сто экю золотом, и это – все мое богатство. С ним я должен теперь устраивать свою судьбу.

– Сто экю золотом! – воскликнул Коконнас. – И вы еще жалуетесь, черт побери! У меня, сударь, всего-навсего шесть.

– Да будет вам! – возразил Ла Моль. – Я видел, как вы вынимали из кармана кошелек: он был не то что полон, а, можно сказать, битком набит.

– А-а! Эти деньги пойдут в уплату давнишнего долга одному старому Другу моего отца, – сказал Коконнас, – как я подозреваю, такому же гугеноту, как и вы. Да, тут сто нобилей с розой, – продолжал Коконнас, хлопнув себя по карману, – но эти нобили принадлежат Меркандону; моя же личная собственность состоит, как я сказал, из шести экю.

– Что же это за игра?

– Вот потому-то я и хочу играть. Кроме того, мне пришла в голову мысль.

22